Деталі

Категорія: Новини України і Світу

Опубліковано: 02 червня 2016

Этот очерк посвящен неприглядной стороне деятельности Ф.Э. Дзержинского на постах председателя ВЧК, ГПУ и наркома внутренних дел в 1917-1926 гг. Напомню, что в его жизни есть и созидательная сторона, связанная с работой на постах наркома путей сообщения и председателя ВСНХ, ставшая сферой проявления его недюжинных способностей. Замечу, что борьба с детской беспризорностью, которую иногда считают чуть ли не основной его заслугой, занимает в его биографии относительно небольшое место. Нельзя забывать также о заслугах Дзержинского в организации уголовного розыска и разведки, раскрытии действительных заговоров против Советской власти. При подготовке очерка использованы изданные в последние годы архивные документы и научные исследования.

Елена Николаевна Егорова http://proza.ru

Цареубийство

В ночь на 17 июля 1918 г. в Екатеринбурге был убит бывший император Николай II со всей семьей, слугами и доктором Боткиным, всего 11 человек. Решение было принято Свердловым и Лениным, что очевидно из сохранившихся телеграмм. В дневнике Л. Троцкого есть запись о разговоре со Свердловым, который сообщил ему о расстреле всей царской семьи:
“- А кто решал? - спросил я.
- Мы здесь решали. Ильич считал, что нельзя оставлять им живого знамени, особенно в нынешних трудных условиях...
По существу, решение было не только целесообразно, но и необходимо. Суровость расправы показывала всем, что мы будем вести борьбу беспощадно, не останавливаясь ни перед чем. Казнь царской семьи была нужна не просто для того, чтобы запугать, ужаснуть, лишить надежды врага, но и для того, чтобы встряхнуть собственные ряды, показать, что отступления нет...”

К этим словам добавлю, что казнь православного Царя, Помазанника Божия, имела еще и своеобразное “ритуальное” значение как уничтожение символа православной веры.

Леденящие душу подробности этой кровавой драмы сохранились во многих воспоминаниях, в материалах белогвардейского следственного дела, которое вел Н. Соколов, в докладных записках чекистов и других архивных документах, изданных в “Архиве новейшей истории. Часть III”. Дело было организовано чекистом Яковом Юровским, лично застрелившим царя Николая II и царевича Алексея. Непосредственно в расправе и в сокрытии трупов принимали участие еще несколько чекистов и латышские стрелки. В этом очерке не ставится целью рассказать о кровавых подробностях. Замечу только, что во время расстрела самая тяжелая смерть постигла женщин, в которых стреляли несколько раз и добивали штыками: пули отскакивали от их корсетов, где были зашиты ювелирные украшения. Рабочие, нанятые за хорошую плату охранять дом, были потрясены увиденным. Охранник Дерябин с отвращением называл убийц “мясниками”.

После убийства царя была выпущена листовка ВЦИК о расстреле только царя Николая II, а его семья будто бы находилась в надежном месте. О том же писали центральные и местные газеты. Была спланирована и проведена тщательная компания по дезинформации населения и рядовых коммунистов. Это положило начало той клевете, тем потокам грязи, которыми обливали святого царя-мученика в годы советской власти.

Не приходится сомневаться в подробной информированности Ф.Э. Дзержинского об убийстве царской семьи, устроенном его подчиненными, и полном его одобрении. В Президентском архиве хранятся воспоминания Адольфа Иоффе (1882-1927), советского полпреда в Германии, которого намеренно не проинформировали об убийстве великих княжон и царевича: “... Наконец, когда проездом в Швейцарию в Берлине инкогнито был покойный Дзержинский (он ехал повидаться с семьей - прим. авт.), я пристал к нему и от него узнал всю правду, причем он мне рассказал, как Владимир Ильич категорически запретил кому бы то ни было сообщать мне об этом.
- Пусть Иоффе ничего не знает, - говорил, по словам Дзержинского, Владимир Ильич, - ему там, в Берлине, легче будет врать...”

В наше время с царя-мученика Николая II и его семьи спала ветхая чешуя чудовищных наветов, хотя еще совсем недавно она казалась крепкой бронею. Он снова вернулся к миллионам православных россиян как святой, как Царь не от земного мира, но от небесного, как молитвенник и защитник всех страждущих, о чем свидетельствуют многочисленные чудеса с его иконами.

Борьба с православной церковью

Церковь была идеологическим противником коммунистических властей, поэтому против нее репрессии не прекращались ни в годы Гражданской войны, ни при нэпе, ни позднее. В период “военного коммунизма” все духовенство относилось к категории “лишенцев”, которых лишали не только избирательных прав, но и пайка. Если бы не помощь верующих, духовенство было бы обречено на голодную смерть. Репрессированные архиереи, священники и миряне официально обвинялись в контрреволюционной деятельности, однако это редко соответствовало действительности. Разорение монастырей, закрытие храмов, расправа с церковным причтом были обычным делом. Охрана, организованная верующими, была, разумеется, бессильна против террора ЧК.

За период с июня 1918 г. до января 1919 г. было убито 19 архиереев, 102 священника, 154 дьякона, 95 монахов и монахинь, а к 1921 г. за Церковь погибло более 12000 мирян, несколько тысяч монахов и священников, 28 архиереев, в том числе Гермоген Тобольский, убитый за то что во время крестного хода благословил дом, где была заключена царская семья. Несколько раз заключали в тюрьму Святейшего Патриарха Тихона. Более 12 лет просидел в тюрьмах патриарший местоблюститель митрополит Петр (Полянский).

С 1919 г. производились насильственные вскрытия святых мощей и другие святотатства. Одним и поводов издевательств ГПУ над верующими была волна “обновления” икон в домах простых людей, в основном крестьян, охватившая многие регионы России в начале 1920-х годов. Старые, почерневшие иконы начинали светиться в темноте, живопись или типографская краска становились яркими, будто только что нанесенными, на божницах оставался слетевшая с них грязь в виде темного песка. В некоторых местах оставались темные пятнышки, которые “научные эксперты” из ГПУ ничем не могли удалить, окончательно не испортив изображение. Иконы обновлялись сотнями, тысячами. Люди даже пытались это скрывать, так как владельцев таких икон чекисты часто арестовывали.

Одним из методов борьбы стали планомерные мероприятия по внесению раскола в среде архиереев. ГПУ финансировало движения “обновленцев”, “живоцерковников” (рассказ о них не входит в задачу настоящего очерка). Было создано специальное 6-е отделение Секретного отдела ГПУ под начальством Е. Тучкова. Патриарха Тихона посадили в тюрьму якобы за сопротивление изъятию церковных ценностей в фонд помощи голодающим Поволжья (Помгол). На самом деле церковь организовала свой фонд помощи, но по настоянию правительства все сборы передала Помголу. Патриарх призвал всех верующих жертвовать все церковные ценности, не имеющие прямого богослужебного употребления. Однако силами чекистов изымались православные святыни и предметы, необходимые для богослужения, что спровоцировало волнения и сопротивление верующих, частности, в Шуе. По этому поводу Ленин писал Молотову в тайном письме от 22 марта 1922 г.: “Для нас это... единственный момент, когда мы можем иметь 99 из 100 шансов... разбить неприятеля наголову... Когда в голодных местностях едят людей и на дорогах валяются сотни, если не тысячи трупов, мы можем (и потому должны) провести изъятие церковных ценностей с самой бешенной и беспощадной энергией... Мы можем обеспечить себе фонд в несколько миллионов золотых рублей. Никакой другой момент, кроме отчаянного голода, не даст нам такого широкого настроения крестьянских масс, которое, по крайней мере, обеспечивало нам нейтралитет этих масс. ...Мы должны дать теперь самое решительное и беспощадное сражение черносотенному духовенству и подавить его сопротивление с такой жестокостью, чтобы они не забыли его в течение нескольких десятилетий...”. Заметим, что Ленин многократно преувеличивал богатства Церкви: изъято было в основном серебро и драгоценные камни не лучшего качества на сумму “до смешного пустяковую”, как писали в “Известиях”.

Однако изъятые церковные ценности попали вовсе не голодающим Поволжья, а в Секретный отдел ГПУ для финансирования компании по расколу церкви, что следует из секретного письма в ЦК РКП(б), направленного в мае 1922 г. с просьбой о выделении дополнительных средств на это. Распоряжением Секретариата ЦК РКП(б) от 13 июня 1922 г. деньги были выделены ГПУ комиссией ВЦИК по изъятию церковных ценностей.

Итак, возглавляемый Дзержинским ГПУ был исполнителем в грязных интригах против Православной церкви и репрессиях против верующих.

Устранение политических противников

В начале 1920-х годов была запрещена деятельность “мелкобуржуазных” партий меньшевиков и эсеров, их представители были исключены из Советов, лидеры меньшевиков высланы из Советской России. С лидерами правых эсеров поступили гораздо более жестоко. Те из них, кто находился в пределах досягаемости ГПУ, были арестованы и осуждены на основе фальсифицированных обвинений к расстрелу, но потом смертная казнь была заменена 10 годами тюрьмы. Протесты против грязной судебной инсценировки охватили тогда социалистов всего мира. Под давлением репрессий прекратила свою деятельность партия левых эсеров. Политическая система Советской России стала однопартийной.

Практика фальсифицированных процессов против инакомыслящих началась, как мы видим, еще при жизни Дзержинского. За многие политические деяния Уголовным кодексом была установлена смертная казнь. Статьи этого кодекса формулировались широко и могли соответственно трактоваться. Ленин писал наркому юстиции Д. Курскому: “...Суд должен не устранить террор; обещать это было бы самообманом или обманом, надо узаконить и обосновать его принципиально... Формулировать надо как можно шире, ибо только революционное сознание и революционная совесть поставят условия применения на деле, более или менее широкого”. Варварских примеров применения такого Уголовного кодекса, исходя из “революционного сознания”, очень много, особенно в сталинский период.

Высылка интеллигенции

В.И. Ленин санкционировал высылку из Советской России неугодной интеллигенции, прежде всего ученых-гуманитариев и литераторов, в числе которых был и пролетарский писатель М. Горький. Об этом прямо говорится в письме Ленина к Дзержинскому от 22 мая 1922 г. В документах ГПУ акция получила кодовое название “Операция”. В одной из установочных записок членам комиссий и органам ГПУ Ф.Э. Дзержинский писал: “Директивы Владимира Ильича. Совершенно секретно. Продолжайте неуклонно высылку активной антисоветской интеллигенции (и меньшевиков в первую очередь) за границу. Тщательно составить списки, проверяя их и обязуя наших литераторов давать отзывы. Распределять между ними всю литературу. Составить списки враждебных нам кооператоров. Подвергнуть проверке всех участников сборников “Мысль” и “Задруга”. Верно. Ф. Дзержинский”.

По директиве Дзержинского высылались выдающиеся философы: был отправлен из Москвы и Петербурга специальный “философский теплоход”. Поездом направили экономистов и историков, врачей и финансистов. Эта масштабная акция нанесла большой урон российской науке и культуре, искалечила судьбы людей, лишив их Родины. Думающая и высокообразованная интеллигенция была не ко двору коммунистическому правительству, даже если она не вела активной антисоветской деятельности. Достаточно было разногласия с большевиками или критики действительности, чтобы получить предписание о высылке. С другой стороны, в исторической перспективе высылка имела и положительную сторону: она фактически спасла многих людей от гибели в сталинских застенках в 1930-е годы.

“Рыцарь революции” или “великий террорист”?

Как видно из приведенных директив, Дзержинский был не только в курсе репрессий, проводимых ГПУ и НКВД, но и напрямую руководил ими, т.е. в полном смысле слова стоял во главе репрессивной политики. По своему характеру он всегда до мелочей вникал в суть доверенного ему дела, свои статьи и речи писал сам, используя предоставленную ему информацию. Таков был стиль работы Дзержинского, который и как руководитель карательных органов, и как нарком путей сообщения, и как председатель ВСНХ твердо держал рычаги управления в своих руках.

Об этом ярко свидетельствуют его ближайшие соратники. Председатель Всеукраинской ЧК М. Лацис писал: “В ЧК Феликс Эдмундович везде желал действовать сам; он сам допрашивал арестованных, сам рылся в изобличающих материалах, сам устраивал арестованным очные ставки...” “Дзержинский подписывал небывало большое количество смертных приговоров, никогда не испытывая при этом ни жалости, ни колебаний”, - дополняет его член коллегии ВЧК Другов. “Дзержинский - организатор ВЧК, сросшийся с ЧК, которая стала его воплощением”, - утверждает заместитель и преемник Дзержинского в ОГПУ Менжинский, - “Дзержинский был не только великим террористом, но и великим чекистом. Он не был никогда расслаблено-человечен. Политика, а не человечность как таковая - вот ключ его отношения к чекисткой работе... Говорить о Дзержинском-чекисте, это значит писать историю ВЧК”.

От рождения Дзержинский не был жестоким человеком, даже наоборот, писал, что любит детей, умилялся на них, по его словам, был готов объять своей любовью весь мир. Желая построить справедливое общество, он стремился разрушить старое “до основания” и ненавидел все, что могло этому помешать. Эта пресловутая “классовая ненависть” и предопределила поддержку с его стороны жестоких репрессий и террора. Он мечтал строить, а не разрушать, любить, а не убивать, но вышло наоборот: о больше разрушал, особенно в годы Гражданской войны, чем строил, он создал аппарат, осуществлявший массовое убийство людей. Нравственным для Дзержинского стало прежде всего то, что служит делу революции, благая цель для него оправдывала средства, попирающие общечеловеческие моральные нормы и его собственные дореволюционные идеалы.

Дзержинский писал: “Пролетарское принуждение во всех формах, начиная от расстрелов, является методом выработки коммунистического человека из материала капиталистической эпохи”. За этой циничной казенной фразой стоят многие тысячи изуверски погубленных жизней, ибо в ЧК не только расстреливали, но и повсеместно пытали людей. Старый коммунист Михаил Ольминский (1863-1933) тогда осмелился написать: “Можно быть разных мнений о терроре, но то, что сейчас творится, это вовсе не красный террор, а сплошная уголовщина”. Ярко свидетельствует о жестокости помощников Дзержинского такой факт. Когда Харьков был занят войсками белых, во дворе харьковской тюрьмы ЧК было вырыто 107 трупов, при вскрытии которых врачи обнаружили множественные переломы ребер, перебитые голени, раздробленные конечности, отрубленные головы, следы прижигания раскаленным железом. У одного трупа голова оказалась сплющенной в диск, вероятно, от удара тяжелой гирей... Имевший садистские наклонности член коллегии НКВД Александр Эйдук (1886-1938) опубликовал в тифлисском сборнике “Улыбка ЧК” стихотворение, где были жуткие строки:
Нет большей радости, нет лучших музык,
Как хруст ломаемых жизней и костей...

Сам Дзержинский непосредственно в расстрелах и пытках не участвовал, но без колебания подписывал смертные приговоры тысячам людей одновременно, как это было в одной из московских тюрем 25 сентября 1919 г, когда он повелел “пустить в расход” всех заключенных без разбора - около 1500 человек.

Перед моим мысленным взором прошла вся противоречивая жизнь Феликса Эдмундовича Дзержинского, словно ожившая в сухих строках официальной биографии, в его дневниках, письмах, рассказах, статьях, речах, в воспоминаниях друзей, в директивах, в архивных документах и в “зеркале русской революции”. Я не испытываю лично к нему ни симпатии, ни ненависти. Бог ему судья. Мне глубоко чуждо разрушительное чувство “классовой ненависти” в нем и стремление достичь своей цели любыми средствами, включая кровавый террор в государственном масштабе. Я считаю, что наболевшие проблемы нашего общества следует решать созидательным путем, прислушиваясь к своим оппонентам, что благая цель не оправдывает жестоких средств ее достижения, ведущих к террору и преступной гибели людей. Это один из уроков Русской революции 1917-1922 годов.

ОКОНЧАНИЕ СЛЕДУЕТ

Деталі

Категорія: Новини України і Світу

Опубліковано: 01 червня 2016

Елена Николаевна Егорова http://proza.ru/2008/08/29/15

Дзержинский о себе

Интересно почитать дневники, письма и речи Дзержинского. Его “дневник заключенного”, который он вел в Варшавской цитадели в 1907-1908 гг., производит тягостное впечатление. Там описывайся будни узника в одиночке, который перестукивается с соседями, нервничает порой на допросах. Дзержинский возмущается заковыванием заключенных в кандалы, суровыми приговорами, побоями, казнями, предательствами среди членов Польской социалистической партии (ППС). Однако при внимательном прочтении понимаешь, это относится к террористам ППС, за которыми числятся налеты, грабежи и убийства. К Дзержинскому, который такую тактику не поддерживает, относятся корректно, хорошо кормят. Вообще, из всех тюрем, где он сидел, физически тяжелые условия, судя по письмам, дневникам и воспоминаниям друзей, были только в Орловской губернской тюрьме, а в Ковно, где Дзержинского якобы избивали, он “имел все необходимое даже в большем количестве, чем на воле”.

В письмах к старшей сестре Альдоне Булгак Дзержинский много пишет о любви и сострадании к людям, особенно к обездоленным детям: “Только детей как жаль!.. Я страстно люблю детей...”. Он пишет: “Я всей душой стремлюсь к тому, чтобы не было на свете несправедливости, преступления, пьянства, разврата, излишеств, чрезмерной роскоши, ...чтобы не было угнетения, братоубийственных войн, национальной вражды... Я бы хотел обнять своей любовью все человечество, согреть его и очистить от грязи современной жизни...”

Письма из Женевы полны лирическими описаниями пейзажей, сентиментальными воспоминаниями о детстве в Дзержинове, краткими упоминаниями о работе. Дзержинский осуждает ложь и лицемерие, размышляет о порочности буржуазной семьи. Письма к жене Софье Сигизмундовне (Зосе) полны любви к ней и сыну, заботой о маленьком Ясике, которого Дзержинский называет “мое солнышко”.

Однако не только любовью пронизаны письма Дзержинского, но и ненавистью к существующему строю, к богатству одних, которое, по его мнению, является причиной нищеты других. Он мечтает низвергнуть это общество, чтобы построить жизнь по собственным идеалам. В письмах ярко выражен воинствующий атеизм Дзержинского, который в детстве был религиозен и даже мечтал стать священником. Альдона оставалась верующим человеком и считала Феликса “заблудшим”. Он пишет ей: “Мне не нужно успокаивать вашей верой свою душу и свою совесть... ибо я здесь, на земле, нашел счастье... Я ксендзов [3] проклинаю, я ненавижу их... Я борюсь с ними не на жизнь, а на смерть, и поэтому никогда не пиши мне о религии, о католицизме, ибо от меня услышишь лишь богохульство...” Сильная энергия разрушения заключена в этих словах.

В 1918 г. в письмах к жене в Швейцарию Дзержинский пишет: “Я нахожусь в самом огне борьбы... Мысль моя заставляет меня быть беспощадным, и во мне твердая воля идти за мыслью до конца... Гражданская война должна разгореться до небывалых размеров, ... и моя воля - бороться и самому быть беспощадным...” “А здесь танец жизни и смерти - момент поистине кровавой борьбы, титанических усилий...”

В апреле 1919 г. на тревожное письмо сестры Альдоны, потрясенной страшными картинами войны и кровавой репутацией любимого брата, Дзержинский отвечает: “Я остался таким же, как и был, хотя для многих нет имени страшнее моего. Любовь сегодня, как и раньше, все для меня... Меня ты не можешь понять. Солдата революции, борющегося за то, чтобы не было на свете несправедливости...”

Казалось бы, эти письма характеризуют Дзержинского как стойкого и последовательного борца за светлое будущее, но когда понимаешь, что за словом “беспощадный” стоит “красный террор”, а другими словами, государственный терроризм со всеми ужасами репрессий и массовых убийств мирного населения, попрания общечеловеческой морали, образ “рыцаря революции” покрывается кровавыми пятнами.

Дзержинский глазами друзей

Наибольший интерес вызывают публикации конца 1920-х гг., когда воспоминания друзей не были еще гладко “причесаны”. В биографии, составленной в 1929 г. соратником и давним другом Дзержинского Феликсом Коном, любопытны такие эпизоды. По словам самого Дзержинского, в детстве он был настроен националистически, “мечтал о шапке-невидимке, чтобы, став невидимым, уничтожить всех “москалей”. Из этой книжки мы узнаем, что сначала Дзержинский “работу в массах сводил к экономической борьбе, и только в последствии, уже в ссылке, стал на путь Ленина”, а не сразу, как сказано в официальной биографии. В Ковно он был выдан полиции вовсе не провокатором, а просто молодым неподготовленным рабочим, которому неосторожно дал нелегальную брошюру.

У Дзержинского были актерские способности. При побеге из Верхоленска, он с товарищем едва не утонул в реке и ловко разыграл сочувствующих ему крестьян, представившись купцом: крестился, молился, воздавал хвалу Господу за спасение. Вот где пригодились Дзержинскому детские воспоминания! Потом он язвительно подтрунивал над наивными крестьянами.

Другой эпизод свидетельствует о том, что Дзержинский обладал даром психически влиять на людей. Во время переезда из Варшавы в Орел в 1914 г. заключенные пели революционные песни, за что их лишили пайка. Требования к конвою остались безрезультатными. По настоянию Дзержинского пришел начальник конвоя, который заявил, что если они будут протестовать, то он прикажет в них стрелять. Распахнув рубашку, Дзержинский крикнул: “Мы не боимся ваших угроз! Стреляйте, если желаете быть палачами!” “Это было сказано с такой внутренней силой, что начальник остолбенел... Воцарилось гробовое молчание... Глаза начальника встретились с метавшими молниями глазами Дзержинского. Это была своего рода бескровная дуэль. Начальник отвернулся и ушел из вагона. Час спустя нам были доставлены хлеб, селедка и махорка”.

В сборнике “Страж Октября”, вышедшем в 1926 г. сразу после смерти Дзержинского, опубликованы статьи его ближайших друзей по работе - Рыкова, Петерса, Радека и других. Александр Рыков называет Дзержинского “личностью, выточенной из одного куска”, подчеркивает целостность его натуры. Яков Петерс, сподвижник Дзержинского в ВЧК, передает поражающую цинизмом фразу Ленина: “Когда умирает человек, его хоронят, зарывают глубоко в землю, иногда посыпают известью, чтобы труп не вонял, а перед нашими глазами умирает целое общество, оно остается на поверхности, его никто не зарывает, это умирающее общество своей вонью заражает иногда слабых, кто к нему прикасается”. Дзержинский не был слабаком, в отличие от некоторых своих товарищей.

“Даже коммунистов не всех, кого намечали, удавалось вовлечь в работу ВЧК, - пишет Петерс, - ...неприятно было идти на обыск, видеть слезы на допросах, особенно тем товарищам, которые сами еще недавно были на допросах у жандармов и полиции... И Дзержинскому немало приходилось уговаривать товарищей идти на работу в ВЧК”. В другом месте Петерс рассказывает, что когда осенью 1918 г. некоторые коммунисты, не одобрявшие жестокость ВЧК по отношению к населению, “в печати и на собраниях стали выступать против ВЧК, говоря, что наступила пора ограничить права ВЧК в области непосредственной расправы, - тов. Дзержинский глубоко возмущался...”

Старый сподвижник Дзержинского Карл Радек так передает слова “железного Феликса”: “ЧК должна защищать революцию, даже если меч ее при этом случайно попадет на головы невинных”. Однако во время террора “карающий меч” опускается на головы невиновных вовсе не случайно, а закономерно - в целях устрашения. Само слово “террор” означает “страх”, “ужас”.

“Тем, кто знал Дзержинского, известно, как нелегко давалась ему его беспощадность, - пишет Радек, - ... И только глубокое убеждение в том, что всякое мягкосердечие может причинить бедствия и страдания миллионным массам позволяло ему опускать непоколебимо меч революции... Разрушение и насилие было для него только средством, а само существо Дзержинского - это была глубочайшая тоска по строительству новой жизни”.

Эта фраза раскрывает причину того, почему чувствительный мальчик, который не мог обидеть даже кошку и мечтал стать священником, превратился в беспощадного и безжалостного “железного Феликса”. В нем с детства жила ненависть ко всему, что, на его взгляд, было причиной несправедливости - богатству, эксплуатации, религии... А ненависть - сила разрушительная, она прежде всего растлевает душу. Созидательного пути Дзержинский не видел. Сначала он потерял веру в Бога и стал ненавидеть священников. А “без Бога все позволено”, как писал Достоевский. Поэтому все, кажущиеся плохим, можно разрушить для достижения счастья в собственном понимании, не считаясь со средствами. Ради этой благой цели можно лукавить, обманывать, брать заложников и убивать, даже если “случайно” это будут невиновные: женщины, дети, старики, поскольку. наказания для облеченного сильной властью на земле нет, а Божьей кары якобы не существует. Несправедливый мир Дзержинский вместе со своими соратниками уничтожал еще большей несправедливостью, искоренял страдания, причиняя еще большие страдания и смерть миллионам своих соотечественников. Любя людей вообще, он ненавидел дворян, буржуазию, духовенство, казачество, настороженно относился к крестьянам, не считаясь с тем, что и они все люди, и они имеют право на жизнь и счастье, а не только пролетарии. Поистине, “дорога в ад выстлана благими намерениями”.

ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ

Деталі

Категорія: Новини України і Світу

Опубліковано: 31 травня 2016

Игорь Гиркин заявляет об отсутствии поддержки режима Путина в России. По мнению террориста, судьба Путина предрешена.

Бывший так называемый министр обороны "ДНР" Игорь Гиркин придал огласке Политическую декларацию о создании "Общенародного национального движения" под своим руководством, передает http://joinfo.ua/inworld/1169685_Igor-Girkin-Putin-kapituliruet-zhdet-sudba.html  со ссылкой на социальную сеть В Контакте.

На странице социальной сети один из организаторов "донбасской вакханалии" заявляет о неготовности нынешней кремлевской власти представлять интересы русских и бороться за идеалы построения "великой русской империи" на просторах почившего Советского Союза. Последние действия и заявления Кремля подвергаются Гиркиным осуждению и рассматриваются не иначе как предательство.

Освобождение Надежды Савченко и разговоры о возвращении Донбасса под политическое влияние украинских властей, по словам Гиркина, являются "жалкой возней" и не могут расцениваться как действия истинной российской власти.

Еще недавно, как и большинство российских граждан, Гиркин превозносил "гений" Путина, считая его "вождем нации". Риторика изменилась. Считающий теперь себя защитником России и "русского мира" Гиркин, приравнивает российского президента к уровню беглого украинского "коллеги" Януковича и предрекает обоим судьбу сербского диктатора Милошевича.

Как известно, Слободан Милошевич был обвинен в ряде военных преступлений и умер в тюрьме во время суда Гаагского трибунала.

В связи тем, что, по мнению Гиркина, Путин больше не является представителем интересов России и русского народа, вновь созданное "Общенародное национальное движение" объявило об отказе в своей поддержке нынешнему российскому президенту.

Гиркин заявляет об отсутствии политической цели прихода к политической власти любым способом, а только при поддержке "русского народа", который окажет "движению" политическое доверие.

Деталі

Категорія: Новини України і Світу

Опубліковано: 24 травня 2016

Этот снимок, сделанный 7 декабря 1970 года в Варшаве и с тех пор ставший культовым, обошел весь мир: канцлер Федеративной Республики Германия Вилли Брандт, находясь с государственным визитом в Польше, стоит, преклонив колени, перед памятником Героям и Жертвам Варшавского гетто. Столь необычным для государственного политика жестом он, боровшийся против нацизма и рисковавший жизнью в борьбе с ненавистным режимом, просил прощения от лица миллионов немцев за его преступления против человечества.

Ступив на землю еврейского гетто, В. Брандт не стал говорить о том, что новая Германия совсем не похожа на гитлеровский Рейх. Не стал немецкий канцлер также объяснять, что не все немцы состояли в нацистской партии и уж, тем более, не весь народ причастен к Холокосту и кровавым преступлениям фашизма, а просто опустился на колени. Он каялся за всю нацию, в том числе и тех, кто не желал и не собирался каяться. Ни раньше, ни потом.

Позднее сам политик писал об этом так: «Перед пропастью немецкой истории и под тяжестью памяти о миллионах убитых я сделал то, что делают люди, когда им не хватает слов. Таким образом, я почтил память миллионов жертв».

Вспоминая это незабываемое событие тридцать лет спустя, его последователь и однопартиец Герхард Шредер, открывая в Варшаве в 2000 году на площади Брандта бронзовый барельеф своему предшественнику, выразился столь же эмоционально: «В тот момент у нас захватило дух, эта картина будет у меня всю жизнь перед глазами».

Еще более невероятным образом поступил Вилли Брандт, посетив в 1972 году Израиль в качестве первого в послевоенной истории немецкого государственного деятеля. Визит этот стал нелегким испытанием для германского политика, однако он нашел в себе силы сделать то, на что решился наедине с собственной совестью. Он пришел в Яд-Вашем даже не в кипе, а в шляпе, которую носят ортодоксальные евреи, раскрыл Книгу псалмов и прочитал вслух по-немецки из 103-го псалма: «Мы совершили грехи и преступления. Боже милосердный, прости нас».

Что заставило немецкого канцлера совершить столь неординарные поступки? Сделал ли он это из большой любви к евреям? Или из любви к покаянию и красивым жестам? Думается, ни то и ни другое. Он поступил не только эмоционально, но и прагматично в первую очередь, ради своей страны, ради Германии, поскольку понимал, что без покаяния, без признания народом моральной ответственности за содеянное зло, его страна, неся на себе печать проклятия, не сможет развиваться и идти вперед. Можно смело утверждать, что в тот памятный день Германия, рассчитавшись с гитлеризмом по историческим счетам, начала окончательно выздоравливать, а Вилли Брандт стал живым воплощением этого процесса. Он стал именно тем человеком, который через Покаяние выводил свой народ из чудовищного нацистского прошлого.

Беспрецедентный поступок немецкого канцлера никого не оставил равнодушным. Газета «Time» назвала Брандта «Человеком года», а в 1971 году ему присудили Нобелевскую премию мира.

Вековой юбилей человека, которого называют «символом преодоления прошлого» – не просто знаменательная дата в политическом календаре Германии. Ее особая значимость в том, чтобы еще раз напомнить немцам, кто снял «ауру проклятия» с послевоенной Германии, что, благодаря усилиям Вилли Брандта, в Европе закончилась эпоха вражды, и она начала объединяться. Произошло именно то, к чему германский политик призывал европейцев еще в своей Нобелевской лекции. И хотя германская SPD испытала за последние полвека не только радость побед, но и горечь политических поражений, новое поколение немецких социал-демократов и сегодня по-прежнему продолжает сверять политическую стратегию партии с авторитетом своего выдающегося наставника.

Как известно, путь Вилли Брандта на вершину немецкой политической власти был весьма тернист, а политических бурь, громких скандалов и душевных потрясений, пережитых им, хватило бы на судьбы нескольких государственных руководителей.

Он родился в Любеке 18 декабря 1913 года под именем Херберт Эрнст Карл Фрам (фамилия матери, отца он не знал), воспитывался матерью и дедом, ярым приверженцем социалистических идей. В 1934 году, в пору нацизма, выбрал себе псевдоним Вилли Брандт, с которым прошла вся его политическая карьера и под которым до дня своей смерти 8 октября 1992 года он был известен всему миру.

Не достигнув семнадцатилетнего возраста, юношей он вступает в социал-демократическую партию, верность идеалам которой сохраняет до конца жизни.

После прихода Гитлера к власти и запрета всех левых партий юный социал-демократ, спасаясь от ареста, бежит в Норвегию, где ему было поручено создать филиал подпольной организации в Осло для борьбы с нацистами. Там же, в Осло, он изучает в университете историю. В 1938 году нацисты лишают В. Брандта гражданства. После оккупации гитлеровцами Норвегии в 1940 году и кратковременного задержания ему удается перебраться в Швецию, где посольство Норвегии предоставляет ему норвежское гражданство.

Находясь в вынужденной эмиграции, В. Брандт активно участвует в политической жизни скандинавских стран, подпольно борясь против нацистской оккупации. Многие факты говорят о том, что он не был пассивным врагом фашизма: он активно поддерживает планы писателя Генриха Манна по созданию немецкого народного фронта против Гитлера (от имени Социалистической рабочей партии, совместно с КПГ, СДПГ и деятелями культуры подписывает антифашистское воззвание к немецкому народу), предпринимает нелегальные поездки в Германию, участвует в гражданской войне в Испании на стороне республиканцев, устанавливает связи с участниками покушения на Гитлера 20 июля 1944 года.

В 1937 году, будучи корреспондентом ряда норвежских газет в Испании и готовя репортажи о ходе военных действий, он становится свидетелем сталинского террора. В Барселоне коммунистические спецслужбы арестовывают руководителей свободных анархистов и бойцов сопротивления соцпартии Испании, объявляют их троцкистами и расстреливают. Этот опыт становится для В.Б рандта толчком к полному разрыву контактов с коммунистами и решительному повороту к демократическому социализму. Впрочем, ему еще предстоит испытать на собственной судьбе все коварство и вероломство коммунистического режима со стороны созданного при участии СССР нового немецкого государства – ГДР.

Накопленный за период противостояния нацизму большой политический опыт В. Брандта получает новый импульс в послевоенной Германии. В 1945 году он возвращается на родину в качестве корреспондента ряда скандинавских газет и селится в Западном Берлине. И почти сразу же включается в освещение хода Нюрнбергского процесса.

В 1948 году Вилли Брандт вновь принимает немецкое гражданство. Далее его политическая карьера начинает стремительно развиваться. В 1949 году он уже депутат первого немецкого Бундестага от берлинского отделения СДПГ. В 1954 – 1958 годах – заместитель председателя правления, с 1958 по 1963 год председатель правления СДПГ Западного Берлина, с 1957 по 1966 год – правящий бургомистр Западного Берлина. В этой роли на его долю выпало много тяжелых испытаний, в частности, разразился так называемый Берлинский кризис.

Фактически он начался с момента сооружения Стены в 1961 году, а затем продолжился после того, как Н. Хрущев потребовал вывести из Западного Берлина войска трех западных стран-союзниц СССР во Второй мировой войне, придав ему статус «вольного» города. Это означало полный разрыв связей с ФРГ. Бургомистр Брандт незамедлительно потребовал от канцлера К. Аденауэра и западных держав не подчиняться требованиям кремлевского ультиматума. Слова Вилли Брандта: «Берлин остается свободным! (Berlin bleibt frei!) вошли в историю. В июне 1963 он сопровождает президента США Дж. Кеннеди, прибывшего по его прямой просьбе в Западный Берлин и морально поддержавшего берлинцев.

Бургомистр стремился к миру, но мог быть достаточно жестким, если речь шла о чувстве собственного достоинства немцев. «Еще в молодости, – писал он, – я решил бороться против нацистского господства, означавшего закабаление и войну… В Берлине я стоял на стороне тех, кто сопротивлялся насильственному распространению коммунистической идеологии и мертвой хватке сталинизма».

Проявив твердость в противодействии коммунистической экспансии в период «холодной войны» и став в 1969 году канцлером ФРГ, В. Брандт, тем не менее, не мог не считаться с реалиями времени: со Стеной, разделившей Берлин на две части, с существованием коммунистической ГДР.

Когда после сооружения Берлинской стены вопрос объединения Германии начал исчезать из повестки дня переговоров между Востоком и Западом, канцлер выдвинул парадоксальный по тем временам тезис: объединение Германии может быть достигнуто путем примирения с коммунистическим миром. Он полагал, что когда исчезнет напряженность в отношениях между Востоком и Западом, СССР, возможно, окажется менее жестким в вопросах объединения страны. Во главу угла социал-демократ поставил политику нормализации отношений ФРГ с ГДР, с Советским Союзом и другими восточноевропейскими странами, получившую название «Ostpolitik». В 1970 году между правительствами СССР и ФРГ был подписан Московский договор, подтверждавший нерушимость сложившихся в Европе границ. Позднее, в рамках этой политики, было принято Четырехстороннее соглашение по Западному Берлину (1971), а также подписаны «восточные договоры» по установлению дипломатических отношений со странами Восточного блока. Таким образом, немецкий канцлер стал одним из «отцов» политики «разрядки».

Об этом еще раз напомнил бывший федеральный министр иностранных дел Ф.В. Штайнмайер в своей речи об общеевропейском партнерстве, особо отметив: «От восточной политики Вилли Брандта ведет прямая дорога к падению Берлинской стены, к преодолению разделения Германии и Европы».

Мечтая об объединении Германии, канцлер Брандт неоднократно предпринимал попытки примирения с коммунистической ГДР.

Он стал первым канцлером ФРГ, приехавшим с визитом в ГДР – в Эрфурт, где, несмотря на все попытки удержать граждан на расстоянии, ему был устроен восторженный прием жителями города.

Неоднократно встречался он с генсеком Л. Брежневым и другими советскими руководителями. Тем не менее, будучи убежденным социал-демократом, он начисто отвергал советскую модель социализма.

Внутри страны, в самой ФРГ, отношение к Вилли Брандту как к политику и главе немецкого правительства в период его канцлерства было неоднозначным.

Даже после присуждения ему Нобелевской премии для многих немцев он по-прежнему – «предатель отечества». Его не перестают упрекать в том, что «в трудное для отечества время» он эмигрировал. Многие разумные аргументы при этом отвергаются. Некоторые не могли примириться с тем, что человек, находившийся в военное время по другую сторону фронта, стал главой немецкого правительства. Однако и этим людям пришлось в конечном итоге признать, что В. Брандт избавил их от страха перед русскими.

Еще большую неприязнь (если не сказать, ненависть и злобу) личность немецкого политика вызывала у правителя ГДР Эриха Хонеккера и руководства КПСС. По обоюдному договору с КГБ глава «Штази» Эрих Мильке внедряет в окружение немецкого канцлера своего агента-провокатора. Их затея удается. Привыкший доверять людям, Вилли Брандт приблизил к себе агента восточногерманской разведки Гюнтера Гийома. Со временем тот стал даже личным референтом федерального канцлера, имея при этом допуск к секретным документам.

После разоблачения в апреле 1974 года агента ГДР и из-за разгоревшегося политического скандала, Вилли Брандт добровольно принимает решение уйти в отставку с поста канцлера, проявив и на этот раз благородные черты своего характера. Он полностью взял на себя ответственность за случившееся. Ушел он, однако, с гордо поднятой головой, оставшись в списке достойнейших и порядочных людей своего времени.

Покинув пост главы правительства, Вилли Брандт тем не менее остается в политике: он продолжал до 1987 года возглавлять СДПГ и до самой смерти являлся ее почетным председателем, будучи одновременно председателем Социнтерна. В этом качестве он также активно участвует в политической жизни ФРГ, а своими визитами к советским руководителям продолжает поддерживать свою «восточную политику».

Он успел увидеть падение Берлинской стены и пожить в объединенной Германии: в 1990 году как старейший депутат Бундестага, экс-канцлер открыл заседание первого в послевоенной истории общего германского парламента.

Можно, разумеется, спорить о том, каково самое приоритетное завоевание В. Брандта в области международной политики. Если исходить из решения Нобелевского комитета, это позитивный результат его «восточной» политики, которая в конечном итоге обезопасила Европу и принесла мир на этот континент.

Мне же представляется, что главный человеческий поступок Вилли Брандта, продиктованный внутренним чутьем незаурядного политика, – его искреннее покаяние за Холокост целого народа – стоит в нравственном отношении неизмеримо выше всего, что он сделал в области международной политики. Ибо без него все последующие политические достижения канцлера остались бы просто неполноценными.

Не ошибусь, если замечу, что способность к покаянию – свойство, характеризующее тонкую душевную организацию человеческой личности, – наличествует у весьма немногих политиков. Случай с Вилли Брандтом относится как раз именно к этому разряду. И здесь соответствующие параллели напрашиваются сами собой.

Перед жертвами сталинских репрессий и их потомками не извинились ни «отец» перестройки, первый президент СССР Михаил Горбачев, ни последующие российские лидеры. Борис Ельцин за все время, что провел у власти, публично извинился лишь однажды, в своей прощальной речи в канун 2000 года, и лишь за то, что не смог окончательно вывести страну из тоталитаризма.

Попытайтесь отыскать, к примеру, хоть какой-либо намек на покаяние в речах нынешнего российского президента, чья молодость связана со службой в том самом ведомстве, которое в период сталинизма уничтожило миллионы своих граждан, расстреляло 20 тысяч поляков в Катыни, устроило Голодомор и выселяло целые народы!

Не услышал в свое время народ из уст главы государства каких-либо извинений за «блестяще» проведенную антитеррористическую операцию в Беслане, в результате которой погибло свыше трехсот человек, большинство из которых – дети. Да и гибель «Курска» также показала истинное лицо власти.

Наоборот, правящий в России режим, привлекая на свою сторону РПЦ, видит свой долг в том, чтобы разжигать в подвластном ему народе имперские амбиции и, таким образом, намеренно отдалять его от чувства христианского покаяния. Ведь покаяние, по его убеждению (здесь режим вольно или невольно смыкается и с коммунистами и с националистами) предательски «размягчает» нацию. Как же после этого создавать удобный для власти «образ врага»?

Не покаялась и не собирается каяться перед российским (и не только!) народом коммунистическая партия, на счету которой миллионы загубленных жизней и 70 лет тоталитарного правления! А ведь численность сегодняшней КПРФ, считающей себя правопреемницей КПСС (в том числе, радикальной ее части), во много раз превосходит число членов немецкой NPD!

Если родина поверженного нацизма возвела в центре своей столицы огромный памятник Холокосту, который олицетворяет совесть немецкой нации, ее стыд за свое страшное и преступное прошлое, то в России свыше двадцати лет ведутся дискуссии о том, стоит ли выносить из Мавзолея тело того, кто положил начало преступной власти в стране.

Испытав шок после правды о Холокосте, немцы ясно осознали, что, как утверждал еще на заре цивилизации христианский богослов Блаженный Августин, «преступления не искупаются милостынями, если не изменяется жизнь».

Мысль эта наверняка была хорошо известна Вилли Брандту. Следуя ей, он старался делать все от него зависящее, чтобы Германия вновь смогла обрести цивилизованное лицо.

И все же, думается, не «Мерседес», «БМВ» или «Симменс» сформировали нынешнее германское общество, а решительный поворот к гуманизму и социальной защищенности людей, а также моральные поступки, подобные тем, что продемонстрировал немецкий канцлер. Сейчас это нормальное общество, грамотно социально организованное, щадящее слабых, на которое можно смотреть в определенном смысле как на пример. И, что самое важное, на деле, а не на словах приверженное принципам реальной демократии.

«Мы хотим государство сделать столь человечным, насколько это в силах человека», – как всегда блестяще сформулировал в одном из интервью лидер немецкой социал-демократии свое политическое кредо. Судя по всему, мечты Вилли Брандта сегодня не столь уж далеки от реальности. Особенно, в известном сравнении.

Александр МАЛКИН

Источник http://www.rubezh.eu/Zeitung/2013/12/22.htm  

Фото alliance/dpa